Нардеп Ольга Василевская-Смаглюк: Были найдены документы типа "записок бравых российских солдат". Среди них много докладных записок по поводу Православной Церкви Украины
Отходя из Киевщины, российские военные оставили после себя не только ограбленные и разбитые жилые дома и объекты социальной инфраструктуры, но и документы, в которых, в частности, были и определенные инструкции по поводу их поведения в отношении местного населения. А также планы того, что они будут делать с храмами Православной Церкви Украины.
Рассказывая об этом в интервью народный депутат Ольга Василевская-Смаглюк, отметила, что, сотрудничая с коллаборантами, оккупанты составляли списки людей с проукраинской позицией. Кроме того, они собирали данные по каждому священнику, указывая в отдельных списках, как те настроены.
"ИВАНКОВ И ПОЛЕСЬЕ МЕЖДУЕТ С БЕЛАРУСЬЮ, И ОБЯЗАТЕЛЬНО НАДО БЫТЬ ГОТОВЫМИ ТАМ К ЛЮБОЙ УГРОЗЕ СНОВА"
– Ольга, когда Киевщина была в оккупации, ты пыталась помогать людям. Сейчас, судя по твоей странице в "Фейсбуке", постоянно общаешься с местными жителями и ездишь к ним. А процесс расследования преступлений, совершенных русскими военными на этих территориях, отслеживаешь? Потому что мы видим немало публичных заявлений о работе правоохранителей преимущественно в Буче, Ирпене, Гостомеле, Бородянке. А в деревни они тоже ездят, проводят там расследование?
– Да, проводят. Я постоянно вижу правоохранителей в Иванковской, Дымерской, Полесской, Бучанской ОТГ – в селах, наиболее пострадавших от оккупации. Среди них – Подгайное, Козаровичи, Повара, Варивск, Тетеревское и другие. В Подгайном вообще уцелели только пару домов, остальные сгорели или разрушены.
Сейчас правоохранители работают по нескольким направлениям. Первый – это расследование убийств. Часть людей погибли от пулевых прицельных выстрелов. Еще часть – в результате обстрелов из тяжелой техники.
Еще одно направление преступлений, прорабатываемых правоохранителями, это преступления, связанные с насилием, в том числе сексуальным. Причем, насилием не только над женщинами и детьми, но и над мужчинами.
И третье направление – это ущерб, нанесенный агрессором имущества. Это тяжелый случай, потому что объемы поврежденного имущества велики, и сейчас люди бросились массово фиксировать эти повреждения. Для того чтобы их зафиксировать, нужно взять справку в поселковом совете или у старосты, пройти комиссионное освидетельствование. Затем вызвать Национальную полицию, все сфотографировать. Дальше уже открывается уголовное производство.
Документирование фактов повреждения имущества занимает много времени у местных администраций, не все из которых уже возобновили работу в полной мере, потому что многие сотрудники администраций либо уехали, либо погибли. К тому же нет компьютерной техники, потому что оккупанты ее разворовали или повредили, также нет печатей – они либо сгорели, либо их вывезли с собой сотрудники.
– А выехавшие сотрудники администраций не планируют возвращаться?
– Не все спешат. Кто-то с электронными ключами на момент деоккупации был в Польше, кто-то – в Тернопольской области. А пока ты восстановишь эти электронные ключи, проходит время, а люди уже сейчас хотят фиксировать нанесенные им имуществу повреждения.
– А как быть людям? Набраться терпения и ждать?
– Надо подождать по крайней мере, пока нормально заработают местные администрации. Их, по меньшей мере, нужно сейчас обеспечить компьютерной техникой. Вот я, например, обращалась по поводу Дымерской общины, где отсутствуют компьютеры и ноутбуки, в Минцифру, там должны быть поставки, пообещали помочь. Но когда это еще будет? Аналогичная ситуация – в Иванковском казначействе, бухгалтерии.
Кстати, есть еще одна проблема с фиксацией ущерба за поврежденное имущество. Многие хотят фиксировать это онлайн. Например, хозяева ларьков, ранее торговавших на Бородянском рынке, эвакуировались. Но встал вопрос зафиксировать ущерб, не уезжая из Польши. Людей можно понять, потому что у кого-то денег нет, чтобы вернуться, кто-то боится это делать. Не считая того, как они могут все кропотливо зафиксировать, находясь далеко?
Кроме того, люди спрашивают, кто будет платить компенсацию: правительство или агрессор.
– А как решают проблемы в отделениях казначейства, где нет техники, сотрудников?
– Остальные казначейства берут на себя обязанности по оплате. Например, за Иванков, Полесье, Дымер отвечает Фастовское казначейство, а за Бородянку, Бучу, Ирпень – Белоцерковское. То есть ситуация более-менее урегулирована, но все равно нужно запускать свои. Ведь казначейство нужно, чтобы не только начислять зарплаты учителям, врачам, социальным рабочим, но и производить определенные проплаты за работы, которые должны выполняться. Например, общине нужно условно оплатить тонну бензина, чтобы можно было разгребать завалы.
Здесь еще вопрос в том, что местные бюджеты не могут потянуть расходы, которые на них ложатся сейчас. Это разбор завалов, заправка машин, перевозка тел, заправка автомобилей скорой помощи и т.д. Чтобы покрыть часть расходов, мы обращаемся к разным организациям, предприятиям, чтобы они брали их на себя, если есть такая финансовая возможность.
Еще одна большая проблема – нехватка света и воды. К примеру, бородянская больница (на момент нашего разговора) без света и без воды, иванковская больница уже со светом, но еще без воды. Иванковская и димерская больницы работали во время оккупации, и сейчас мы совместно с департаментом по вопросам здравоохранения Киевской областной государственной администрации инициируем представление на награждение нескольких из этих больниц за проявленное ими мужество. Они там и роды принимали, и раненых, которые до них доезжали, спасали. В Полесской ОТГ большинство работников больницы сбежало, там принимали раненых только один фельдшер. Остальных доставляли в Иванков.
Сейчас хорошо то, что разным гуманитарным штабам оказывается много помощи, которую врачи и больницы не видели даже до войны. Это редкие лекарственные средства, халаты, оборудование – того, чего не было у них раньше.
Хорошо и что есть понимание, что нужно насытить больницы, особенно пограничные – пострадавшие иванковскую и димерскую, жизненно необходимым оборудованием. Это дефибрилляторы, аппараты ИВЛ и т.п.
С другой стороны, их нужно оснащать тем, что им еще раз, не дай Бог, может понадобиться. Это операционные и соответствующие инструменты и аппаратура, которые помогают спасать людей в случае огнестрельных ранений, ожогов и т.д.
– Думаешь, будет еще одна попытка захватить Киев?
– Я для себя поняла одно: нам нужно научиться жить в военное время, когда есть постоянная угроза. Придут они – не придут, не знаю. Пока что к нам постоянно "прилетает". И я так понимаю, они не остановятся и все равно будут бомбить.
Второе: мы – пограничная область, Иванков и Полесье граничит с Беларусью, и обязательно нужно быть готовыми там к любой угрозе снова. Поэтому с этим нужно научиться жить, как с подобным живут в Израиле. Нельзя еще раз допустить ситуацию, что мы окажемся неподготовленными.
Еще за две недели до начала полномасштабного вторжения я обращалась к премьер-министру по поводу так называемых учений России и Беларуси путем опрокидывания понтонного моста через реку Припять. И говорила, что это угроза вторжения. В результате никто ничего не услышал и, собственно, не защитил Чернобыльскую зону и ЧАЭС. Результат мы видели. Поэтому сейчас не подготовиться к этому со всех сторон – и военной, и гуманитарной – нельзя. Дай Бог, чтобы они не пришли во второй раз на Киевщину, но мы должны быть готовы ко всему.
Кроме того, там постоянно есть мародеры, ДРГ на линии с Чернобылем, и жители не могут чувствовать себя в безопасности. Я была в Раговке Полесской ОТГ через две недели после оккупации – в центре села ночью "вынесли" магазин. И если люди, уже пережившие оккупацию, еще раз окажутся перед гуманитарной катастрофой и власти не будут приняты меры, чтобы подготовить схроны с провиантом, с лекарственными средствами, хорошо спрятанными во многих разных местах, то люди снова окажутся на грани выживания, а мы снова будем что-то на лодках передавать, рискуя жизнями волонтеров.
Нужно также перевести пенсионеров на карты, потому что только 40% получают пенсии на карты, и раздать пенсии людям было огромной проблемой. И эта проблема остается и сейчас. Если, например, в Полесье получили пенсии за два месяца, то Бородянский район и Немешаево еще не получили, потому что там идет разминирование, и пока территорию не разминируют – это еще недели две, люди денег не увидят. А уже открываются рынки, магазины, люди хотят уйти что-нибудь купить. Возможно, им надоело ждать гуманитарную помощь, тем более что она не везде равномерно доходит.
– А как было во время оккупации? Люди, у которых не было карточек, остались без денег совсем?
– Мы во время оккупации проводили спецоперацию, чтобы передать людям деньги. Нашли в селе Блидча Иванковской ОТГ человека, которому можно доверять. Оттуда можно было проехать по лесам, поэтому передали человеку в Житомире пенсии и сведения, и этот мужчина вернулся и по списку раздал людям пенсии. Я считаю, что это было очень круто.
– Хотя и очень рискованно.
– Еще у нас был один случай, когда пришлось рисковать. Бородянщина граничит с Песковкой, а этот поселок – с городом Радомышлем в Житомирской области. Бородянка была оккупирована, разбита и сожжена, а часть людей перебежала в Песковку. Этот поселок не был оккупирован. Но его постоянно обстреливали, и почтальоны боялись туда ехать. Так председатель Писковской ОТГ Владимир Луцков уехал в Радомышль, ему вручили пенсии и сведения, и он раздал людям деньги. Это тоже незаурядный случай, когда люди работали на доверии.
– У тебя вероятно немало разных историй за время оккупации накопилось, и не только таких положительных…
– У нас был и очень грустный случай. Бывший директор Института законодательства Верховной Рады Илона Куровская, с которой мы познакомились только во время войны, везла продукты тайными тропами в Клавдиево-Тарасово. К сожалению, она погибла, когда ехала назад, взорвалась на мине.
Трагический случай произошел и когда мы передавали на Сухолучье пищу на лодках, а обратно забирали людей. К сожалению, кто-то сдал эту нашу точку, и когда лодкой бабушка с четырехлетним внуком ехали на Пирново, эту лодку расстреляли
. Бабушку нашли сразу, мальчика искали долго, надеясь на чудо, но потом все же нашли и его тело.
Очень много было коллаборантов. В одном из сел – не хочу это село называть – был коллаборант, который показал оккупантам все дома, где жили несовершеннолетние девушки.
– Чтобы они их насиловали?
– Да.
– А вообще много изнасилованных женщин на этих территориях? Потому что правоохранители говорят, что у них есть только один подтвержденный факт, остальные сейчас проверяют. А сколько их было, по словам местных, десятки, сотни?
– Я думаю, что только в моем округе таких случаев сотни. Хотя тоже разговаривала со стражами порядка, и был только один подтвержденный факт. Женщина согласилась сотрудничать со следствием и даже идентифицировала личность насильника.
Вообще те россияне, которые были в Буче, полностью идентифицированы. Потому что это было одно подразделение, и их идентифицировали по страницам в соцсетях. Есть их фотографии. На одной из них она насильника и узнала.
Но многие действительно молчат об этом, боятся рассказывать. Кроме того, прошло время – и взять ДНК-анализы уже невозможно.
Есть много сожженных тел, и невозможно понять, что с человеком до этого делали. Ситуация осложняется тем, что в селах Иванковского и Полесского районов, в Бородянке, Дымере, Козаровичах, Демидове очень многие молчат. Слишком много трагических событий люди пережили.
Вот я сегодня встречалась с Юлией Кацимон – работницей ГСЧС, которая от Украинского общества Красного креста во время оккупации ездила в Демидов и передавала людям лекарства, гуманитарку. Ей писали, она формировала адресные посылки и возила их. А потом кто-то из коллаборантов заказал посылку, она, конечно, не знала, что этот человек сотрудничает с врагом. Когда везла эту посылку, ее схватили. Так она попала в плен.
Она сменила несколько разных СИЗО в Беларуси и России, встречала многих наших пленных.
– Но ее удалось вернуть?
– Да, благодаря министру по вопросам реинтеграции Ирине Верещук ее удалось освободить. И мы сегодня встречались. Ибо Юлия продолжает возить помощь в Новые Санжары, где проходят реабилитацию освобожденные из плена.
Кстати, она рассказывала, что к женщинам в плену относятся гораздо хуже, чем мужчинам.
"В БУЧЕ ЛЮДЕЙ НАСИЛЬНО ЗАГОНЯЛИ В ТАК ЗВАНУЮ ЭВАКУАЦИЮ, СИЛКОМ ВПИХАЛИ В АВТОБУСЫ, ОНИ СТАЛИ НА КОЛЕНА И ПРОСИЛИ ИХ НЕ УВОЗИТЬ"
– Говорят, что многие из оккупированных территорий принудительно вывезли в РФ и Беларусь. В Киевской области такое тоже было?
– Был случай, когда людям объявили об общем сборе, мол, будет эвакуация. Люди приходили в церковь московского патриархата, и там их насильственно загоняли в автобусы. Потом их увозили в Гомель. Мне писал сын одного из пленных, сообщал, что его мать оказалась в Гомеле в палаточном городке. Некоторое время она звонила, потом перестала выходить на связь. Но и когда звонила, то не могла рассказывать подробностей, потому что рядом с ней постоянно кто-то находился.
В Буче людей насильственно загоняли в так называемую эвакуацию, силой запихивали в автобусы. Они становились на колени и просили их не увозить. Я думаю, что десятки тысяч человек только из моего округа оказались в плену.
– Чем закончилась история с коллаборантом, указывавшим, где живут девушки? К нему после освобождения территорий пришли правоохранители?
– Когда бежали орки, он сбежал вместе с ними. Да есть и другие коллаборанты, и там сейчас столкновение с местным населением, потому что люди "стремятся к крови".
– Их эмоции можно понять.
– Да, но ведь для правоохранителей нужна доказательная база. Какие-то фотофакты, какие-то аудио записи, свидетельские показания и т.д.. Сбор показаний, во-первых, занимает время, а во-вторых, видео или аудио нет, потому что орки забирали и ломали телефоны. Даже сотрудников больниц после ночной смены, когда они выходили оттуда, проверяли. Врачей заставляли раздеваться и смотрели, чтобы они нигде не спрятали телефоны.
С некоторыми врачами мы были постоянно на связи, но это было очень сложно организовать. Например, директор иванковской больницы должна была идти шесть километров пешком к реке, чтобы позвонить. И там занимала у кого телефон, потому что она выходила без телефона из больницы.
– Люди рассказывают, что российские военные, прежде всего, искали ветеранов АТО и их семьи. Были ли случаи, когда людей скрывали местные?
– Было, что мне позвонили из одного подразделения и сказали, что в одном из сел Иванковского района находится сын нашего военнослужащего, и они боятся, что его начнут искать и что-то с этим мальчиком сделают. Он там был с бабушкой.
И мы тоже нашли людей, которым прямо из рук на руки передавали этого мальчика, чтобы его вывезти с места боевых действий.
Была и другая история, когда пришлось спасать жизнь ребенка. В Полесском районе двухлетняя девочка упала в кастрюлю с кипятком. Родители берут ребенка, через лес идут на Житомирскую трассу, откуда их подхватывает скорая помощь, и везут его в больницу. Позже по линии Минздрава мы ее отправили дальше на лечение.
– Они тебе позвонили и ты их координировала, когда пытались вынести дочь с оккупированной территории?
– Да, за недели оккупации у нас были разные подобные истории.
– А как передавали продукты? Ты сказала, что возили на лодках, а потом эту точку сдали. Еще были какие-то варианты передать людям хоть что-нибудь из еды?
– Тайно выпекали хлеб. Возили муку через несколько населенных пунктов Житомирской области. В Полесье была пекарня при молитвенном доме.
Очень помогали фермеры. Один из них живет в Иванкове – Николай Руденко. Он людям бесплатно давал молоко, поддерживал другими продуктами. И в Немишаево в агроколледже, где тоже, кстати, базировались орки, директор Владимир Алехин резал скот раздавал людям, детям. Я написала письмо главе Киевской ОГА, чтобы подать этих и других людей в государственные награды за выдающуюся гуманистическую деятельность.
– Ты много общаешься с людьми и услышала от них много. Скажи, а они рассказывают, почему так массово россияне убивали местное население? Это происходило потому, что так хотели показать силу?
– Во-первых, как говорится, по пьянке. Они постоянно ходили по домам, искали алкоголь, в больницах забирали трамадол и другие наркотические средства.
Во-вторых, они искали у людей патриотические татуировки и, если находили, тоже убивали. Причем не только одного человека с татуировкой, но и вместе всех членов семьи.
Также убивали тех, кто пытался скрыться с оккупированных территорий. Здесь многое зависело от того, на кого встретишь. К примеру, с кадыровцами или бурятами вообще нельзя было договориться. Ты подходишь – в тебя стреляют. Если солдат был со славянской внешностью, выезд меняли на провиант, ценные вещи, деньги. Можно было проехать. Случалось, что просто так выпускали.
Могли убить, если выходишь к колодцу за водой или идешь за молоком. Нам рассказывал знакомый из села Максимовичи, что пошел за молоком, потому что пешком можно было ходить, а когда возвращался, русские военные начали над ним просто издеваться. "Стой! Иди! Нет, стой! Назад!" – выкрикивали хаотично. Если им не понравилось, как ты идешь вперед или назад по команде, они убивали за это.
Могли также убить, если находили в телефоне номер человека, участвовавшего в антитеррористической операции на Донбассе, или находили фотографии их техники.
– Незадолго до войны писали о том, что якобы существуют так называемые расстрельные списки. Они действительно их имели?
– Сотрудничая с коллаборантами, оккупанты составляли списки людей, которые имеют проукраинскую позицию. К примеру, документы Дымерской общины нашли вообще в селе Шибеном Бородянского района. Там был склад, куда свозили документы из всех оккупированных общин.
После того, как они отошли, были также найдены документы типа "записок бравых российских солдат". Среди них было много докладных записок по поводу Православной Церкви Украины. Как она появилась, кто ее, скажем так, лоббировал, а также списки формирующих ее лиц. Кстати, там среди других упоминается и Порошенко.
Все, кто был причастен к созданию Православной Церкви Украины, отнесены к "врагам народа" для россиян.
Кроме того, они собирали данные по каждому священнику, указывая в отдельных списках, как те настроены.
– А эти докладные записки они использовали для себя или они писали их высшему руководству?
– Думаю, что они их писали высшему руководству.
– Что они еще фиксировали?
- Были записи, где говорилось, что якобы проведено собрание местной общины, и люди выбрали себе нового "председателя". Фиксировали данные людей, с которыми установили контакт и указывали, какую информацию от них получили.
Еще у них был инфобокс с месседжами, которые они должны были доносить до местного населения.
– Можешь привести пример?
– Им прописали, как реагировать на острые вопросы. Приведу несколько примеров того, что читала. "Житель говорит: "убили, ограбили". Нужно ему отвечать: не убили и не ограбили, а решили проблему". Или другой пример. "Стараемся не сосредотачиваться, если нас называют оккупантами. Мы – освободители". Представляешь, кто из наших людей в такое поверит?
Или еще. "Мы не будем брать вашу гуманитарку". Ответ: "Это не гуманитарка, это помощь населению. Руководство вашего общества вас бросило. Мы вас спасаем".
Также им советуют не отвечать на вопросы о войне. Говорить, что администрация и полиция сбежали, поэтому военные здесь временно их защищают от мародеров. Чтобы навязать людям мнение, что власть в стране слаба, их бросили без продуктов, пенсий и зарплат.
Меседжи примерно такие, как на российском телевидении.
Или вот, скажем, что пишут о Православной Церкви Украины: В 2018 году президентом Украины Порошенко вместе с Константинопольским патриархом Варфоломеем была создана православная церковь на Украине во главе с Епифанием. подчеркнуто) УПЦ КП и ПЦУ вместе с храмами (подчеркнуто) в состав канонической УПЦ...". Далее разъясняется, как это делать документально.
Кстати, написано все это было от руки в тетради в клетку.
– Что с этими записями сейчас?
– Они будут переданы правоохранителям, пожалуй. Они еще оставляли послания в школах или других социальных объектах, где располагались. Я бывала в местах их дислокации. Например, в Немешаево они расположились в поликлинике, там после них такой срач остался – это страшное. Стоят банки открытые с огурцами, капустняк, одеяла валяются какие-то, выбитые окна, все разбито.
– А что на самом деле было с ворзельским домом ребенка, куда ворвались кадыровцы? Там действительно всех до этого успели эвакуировать или кто-то остался, потому что писали разное?
– Когда была первая волна эвакуации, детей вывезли вместе с сотрудниками и людьми, которые скрывались в этом заведении и помогали. Там не было газа, поэтому готовили есть они во дворе на костре, а когда закончилась питьевая вода, как мне рассказывала близкая мне врач, помогавшая интернату, пили из луж. Поэтому кроме одной сотрудницы, отказавшейся от эвакуации, все уехали. А через два часа после их отъезда зашли кадыровцы и стали искать детей. О том, что кадыровцы охотятся за детьми, было известно заранее. Поэтому некоторые детские дома и интернаты при первой же возможности были эвакуированы. Кроме Сукачевского, Горностайпольского интернатов Иванковщины.
– А зачем они выискивали детей? Они хотели их увезти?
– Я не знаю, поэтому говорить не буду. Я знаю, что параллельно с этим появилось много разных "интересных" людей, которые писали в соцсетях объявления о вывозе на лечение детей, пострадавших от оккупации. Под этим соусом без ведома Министерства здравоохранения работали схемы, по которым доверчивые родители давали разрешение на выезд, и их вывозили в Турцию. Дальнейшая их судьба неизвестна. По детям войны это вообще будет отдельная история, там очень много проблем и разных неприятных фактов.
– Один из насущных вопросов сейчас – компенсации за разрушенное жилье. Многие юристы говорят о репарациях, но вряд ли они будут скоро. Как ты считаешь, откуда брать средства на восстановление разрушенных домов?
– Скажу непопулярную вещь, но, как я понимаю, денег на компенсации в бюджете сейчас нет. Я думаю, этим должны заниматься страны Европейского Союза. Но здесь вопрос многогранен. Например, должны этим заниматься европейские архитекторы или наши? Я уверена, это должны делать наши архитекторы, и средства на оплату труда должны оставаться в Украине, строительные материалы должны быть наши, подрядчики — наши. Нам свою экономику нужно запускать. Кроме того, назревает скандал, например, с мемориальными комплексами и памятниками. В Бородянке люди, проживавшие в разрушенных домах по улице Центральной, категорически против, чтобы на месте их домов ставили памятники. Они хотят получить там новое жилье. Но их никто не спрашивает почему. Довоенная власть играет свое некое кино и мнение людей их интересует в последнюю очередь. Поэтому я обратилась опять-таки в созданные военно-гражданские администрации в деоккупированных регионах. Потому что старая власть себя скомпрометировала, люди ей не доверяют. Тем более, что во время оккупации их в большинстве своем рядом не было.
А что касается репараций, то, как ты знаешь, в истории Израиля тоже была такая веха, когда Германия платила репарации евреям. И не все евреи были согласны с тем, что за кровь и горе можно откупиться деньгами. Поэтому здесь каждый сам будет решать, брать что-то от этих изуверов или нет.
Источник: censor.net
