Мариуполь находится в полной блокаде. Сотни тысяч людей вынуждены были покинуть свои дома, чтобы спасти свою жизнь. Все чаще звучит страшная цифра в 20 тысяч погибших в результате российской агрессии. Люди, наконец-то достающиеся безопасным городам, начинают задавать вопросы: почему они были так беспомощны? Почему их не эвакуировали вовремя? Где вообще был мэр и почему он не спасал всех.
– Вы не верили в войну. Почему?
– Да, не верил. Я гражданский человек, я не военный. Я видел войну только через призму воспоминаний моей бабушки, которая прошла через Вторую мировую и помнит эти ужасы.
А еще я видел нынешнюю российско-украинскую войну под углом 2014 года. Я многое об этом думаю. Я не мог даже вообразить, что город будут уничтожать. Считал, что город выдержит оборону, постреляют и успокоятся все. Это меня просто разрывает изнутри.
У меня были основания так думать.
В преддверии войны многие эксперты в один голос уверяли: войны не будет, сил россии на границе недостаточно для наступления.
Когда крупный бизнес инвестирует в Мариуполь миллиард, когда не останавливает строительство университета, то, наверное, потому что тоже не верит в реальность войны.
Были у меня и другие причины, чтобы не верить в войну. Чтобы вы понимали, 15 февраля я был в Киеве, встречался с представителями Европейского банка и получил подтверждение финансирования на приобретение еще 50 новых троллейбусов для Мариуполя. Я считал, что они тоже что-то знают и что будет все хорошо, если они соглашаются инвестировать в Мариуполь. Я твердо убежден, что наши европейские партнеры не могут инвестировать, если будет какая-то угроза городу.
Ну и, конечно, автобусы, которые мы получили, были приобретены за американские деньги. IFC финансировал проект, и мы получали разрешение на его реализацию в Вашингтоне. Ну там-то точно знают о планах путина, думал я. И это давало мне дополнительную уверенность в том, что войны не будет.
На следующий день я встречался с послом Франции в Киеве. Мы обсуждали наш водный проект и планировали его расширение.
Это все факторы… Понимаете, я человек, живущий в логическом мире. И тот мир, в который я был погружен, он выглядел немного по-другому. Он был точно не о войне. Поэтому, конечно, когда началась война 24 февраля, а я ее увидел из окон собственной квартиры на Левобережье Мариуполя, - я был шокирован. Я не мог поверить. Но случилось то, что случилось. И мы с командой начали реагировать на новые вызовы согласно законам военного положения.
– Как бы в целом вы оценили состояние города накануне войны? Запасы продуктов, бомбоубежища.
– Мы многое сделали для помощи военным. Достаточно сказать, что бюджет, выделенный на нужды защитников Мариуполя, за 5 лет увеличился с 5 до 50 миллионов гривен в год. Любая потребность в Нацгвардии, ВСУ и т.д. выполнялась, все расходы покрывались из местного бюджета. А нас за это еще критиковали.
Но все же предлагаю сначала выиграть войну, а потом уже будем анализировать ситуацию. И на этот вопрос я отвечу, когда война закончится.
– Давайте вернемся в 24 февраля. Как вы поступали после того, как получили сообщение о начале войны?
– Так, как и должен был действовать. По закону о военном положении, 24 февраля я прибыл в воинскую часть №3057. Командир части возглавил оборону Мариуполя. И я сообщил, что муниципалитет готов выполнять задачи по организации обороны города.
С этого времени я был подчинен главе военной администрации Павлу Кириленко. Собственно, мои полномочия как мэра сузились в обеспечении потребностей обороны и жизнедеятельности города.
И мы стали это делать. Нам говорили военные, где нужно установить защитные постройки – мы ставили. На территории Азовстали круглосуточно варили противотанковые ежи.
Мы за бюджетные средства срочно выкупили большую часть продуктов, которые могут долго храниться и спрятали их на базе КП Коммунальник. Мы считали, что надежно их укрыли. Но нашлись враги, сдавшие координаты. 2 марта склады были уничтожены прицельным огнем оккупантов.
Так город частично остался без запасов продовольствия, запланированных под бомбоубежища.
Ситуация в Мариуполе менялась не через дни – через часы. И мы пытались срочно реагировать на все эти вызовы.
К примеру, вдруг стал исчезать хлеб. Мы договорились с компанией «Харвест» и предоставила нам зерно, мы смолили его на Мариупольском хлебокомбинате, достали дрожжи, стали выпекать хлеб. Не очень качественный у нас получался, конечно, но это был социальный хлеб.
Следующий вызов – срочно расселить людей из Восточного и Сартаны, которые остались без домов и не имели родственников, где можно было бы спрятаться. И мы стали селить людей в трех общежитиях. На базе 66 школы организовали приготовление пищи. Готовили как для этих людей, так и для территориальной обороны и других военных.
Затем возникла проблема с питьевой водой. Стали решать, как доставлять воду цистернами.
И так мы пытались держать город, убирать мусор, восстанавливать коммуникации электроснабжения, пока это еще было возможно. Но настало
время, когда уже никто ничего не мог поделать.
– Вас обвиняют в том, что вы оставили Мариуполь. Когда это произошло и почему?
– Вообще я не собирался покидать город. Даже когда мне сообщили, что за мной охотятся, даже когда расстреляли мой дом – не собирался. Мне объясняли, что в город вошли ДРГ. Их цель – увлечь меня лично, поставить под русским триколором и заставить рассказывать о любви к россии. Или наоборот, сказать, что я очень болен и передаю управление городом какому-нибудь Константину Иващенко, например. Такой план был в 2014 году, когда Юрию Хотлубею срочно пришлось «заболеть», а все депутаты получили СМС, что сейчас будут выбирать нового секретаря горсовета: вместо Андрея Федая – Петра Иванова. (Во время болезни мэра его обязанности по закону выполняет секретарь горсовета. Поэтому план был поставить руководить городом российского агента Иванова, фактически устранив действующего городского голову – ред.) Меня предупреждали и настаивали. Ибо есть множество средств заставить человека делать то, что он не хочет делать. Приказали хотя бы не оставаться в городе ночью. Я позвонил главе военной администрации Павлу Кириленко. И тот сказал мне: «Выезжайте (назначил точку, куда именно), создавайте там штаб обороны Мариуполя и после передислокации сил и средств возвращайтесь».
Я собирался на ночь выезжать в штаб, за пределы Мариуполя, а днем возвращаться и работать в городе.
26 февраля вечером я выехал из города в штаб. Мы ехали вместе с частью команды. Утром 27 февраля мы сели в машины и отправились в Мариуполь.
Два моих заместителя, которых кстати тоже обвиняют, что они покинули город, в Мариуполь прорвались 27 февраля. А мой водитель задержался на заправке. Там была длинная очередь, мы задержались на час. И не успели проскочить. Под одним из населённых пунктов мы попали в зону активных боевых действий. Мы думали, что нам конец. Когда разобрались, местные терробороны запретили нам ехать дальше. Нас просто не впустили в город из-за тяжелых танковых боев. Мы вынуждены были вернуться. Въезд в город уже был заблокирован – россияне осаждали Мариуполь.
- Почему вы не объявляли об эвакуации сразу после начала войны?
– Как это не объявляли? Мы говорили людям о возможности эвакуироваться. Еще в феврале Укрзализныця организовала эвакуационные поезда из Мариуполя. Их двинулось три – на Западную Украину. Но вы знаете, что поезда двинулись из города полупустыми? Мы говорили людям о возможности покинуть город, но мало кто захотел воспользоваться им. Потому что – давайте будем честными – не только я, большинство мариупольцев думали так же, война будет, как в 2014-м. Постреляют-постреляют и договорятся. И все успокоится, и зачем в таком случае уезжать.
Источник: 0629.com.ua
