…Полесский заповедник расположен на севере Житомирской области в долинах речек Перга, Жлобница и Болотница, которые впадают в Уборть, приток Припяти - это стародавняя заповедная Деревлянь, Дерева, Полесье. Тут один из самых больших лесных массивов в Центральной Европе: он непрерывной полосой тянется от Горыни до Днепра по обеим берегам Припяти и впадающих в нее рек. Со стороны Беларуси лес более естественен и дик. А со стороны Украины он молод, светел и прозрачен. Добраться до заповедника непросто. От Киева – до Коростеня, из Коростеня электричкой до Овруча, а из Овруча – почти 80 километров единственным вечерним автобусным рейсом до Селезовки...
Журналист Ирина Шевченко много лет ездила на Деревлянщину - волшебный, древний украинский край. Мы публикуем сегодня рассказ о путешествиях 2003-2010 годов. Это были счастливые довоенные времена. Сейчас Сергей Жила все еще директор заповедника. Судьба остальных героев публикации пока неизвестна. Возможно, кто-то откликнется, расскажет, что изменилось в этом древнем краю...
Заповедник надежды
…Автобус – жалобно скрипящий от старости ПАЗик – почти пуст. Он не спеша трусит по типично сельской вдрызг разбитой дороге мимо древлянских деревушек, селушек и хуторков: Бондари, Млинок, Черевки, Мацьки, Козули... Немногочисленные пассажиры мирно журчат чистой, почти классической украинской речью. Улыбчивые, невысокого роста, ясноглазые, круглоголовые и коренастые – корчИ: люди лесов. Потому что свой лес они иногда называют корчАми – крепкими развесистыми деревьями-кустами. Корчи – Карачарово... Приходит на ум извечный спор между россиянами и украинцами о происхождении Ильи Муромца-Моровленина…
...После Сырницы мы с водителем остаемся вдвоем. Асфальтированная часть пути заканчивается, и мы ползем по уезженной грунтовке, надвое рассекающей бескрайнее болото. Водитель рассказывает о том, что ночует в Селезовке, чтобы в шесть утра отправиться обратно в Овруч; о грибах и диковинных ягодах; о хуторках, в которых нет электричества. Опор линии электропередач действительно вдоль дороги больше не видно. В тщетном поиске сети притихла и мобилка.
Через два часа тряски по бездорожью, въезжаем в село и тормозим у деревенской мельницы. Темнеет. У входа на мостик, ведущий через плотину в сосняк, стоит странная кривоватая фигура в закатанных до колен штанах и майке не первой свежести. Рядом появляется еще один явно подгулявший леший с велосипедом, молча подхватывает мою сумку и… исчезает в лесу. У меня по спине бегут мурашки…
Мельница. Фото И.Шевченко
- Я провэду! – дребезжит мужичок в майке и направляется за увезенной сумкой.
Ничего не остается, как следовать за ним. За поворотом, к счастью, не избушка Бабы Яги, а вполне цивилизованная центральная усадьба заповедника. Меня встречает директор – Сергей Николаевич Жила, селит в маленькой уютной гостиничке, обещает отдаться в полное мое распоряжение с самого раннего утра и исчезает. Доить корову и кормить поросенка. Потому что живет вместе с семьей прямо тут, в заповеднике. Как приехал в 1985 году, пообещав жене, что лет на пять, так и увяз в трясине дел.
...Утро – влажное и паркое – встретило комарами, которые радостно набросились на мою экзотическую приезжую кровь.
Лес удивительно юн, сосны тоненькие, оранжевые, как простенькие свечки в храме. Директор не держит слова - не отдается в мои журналистские объятия, но дает в провожатые научного сотрудника.
Олег Панасевич ведет меня по экологической тропе. Он только руками развел в ответ на мое потрясение, вызванное молодостью леса, который я ожидала увидеть древним, замшелым и сказочно-темным:
- 90 процентов лесов современной Украины – действительно рукотворны! Вековечные леса мы вырубили, а этому – всего лет тридцать. Есть, конечно, участки коренных лесов, но и те не старше 100-120 лет…
Юный лес. Фото И.Шевченко
- Значит, древних, непроходимых, сказочных лесов с дубами в три обхвата, я не увижу?
- В этой жизни - нет. Хотя есть надежда, что они восстановятся. Лет через триста. Если ничего не изменится к худшему…
И рассказывает:
- …Я с детства мечтал работать в лесу. Спасти его хотелось. Раньше ведь все было по-другому. А потом коренные леса вырубили, болота осушать взялись, Чернобыль грянул... У нас - зона добровольного отселения. Если б кто тогда хотел – получил бы жилье и выехал. Но мало кто воспользовался этой льготой. А сейчас уже и не дают никакого жилья. Как будто радиация куда-то исчезла…
В древние времена тут пролегал прямой торговый путь из Киева на Туров. Наша Болотница, например, была вполне судоходной. Вокруг много торфяников. Вот в этом году в половодье вода высоко стояла, и смотрите – речки бурые от размытых пород с окислами железа. И в колодцах вода в этом году плохая, потому что водоносные слои лежат поверх кряжа, близко к поверхности, и не успевают очиститься. Лес у нас, конечно, искусственный и без человека ему живется непросто, например, падает продуктивность. Мы ведь в него средства вложили, а их возвращать надо, поэтому ведем хозяйственную деятельность. В лесхозах это плановые заготовки древесины, а у нас – только охрана и поддержка санитарного состояния с помощью санитарной рубки. Ну, и, конечно, люди собирают грибы, ягоды и мед. Тоннами. Потому что этого добра пока, к счастью, хватает. Вот видите – борть на сосне. Большая, дубовая, долбленая. Ее затаскивают туда один раз и навсегда с помощью специального колеса и привязывают сырыми ремнями. Медоносов в лесу хватает. Основной – вереск. Вересковый мед – темный, ароматный, очень вкусный. У одного хозяина десятка по два таких ульев. Жаль только, что теперь хмельных медов уже не варят...
Борть на сосне. Фото И.Шевченко
...Зверья у нас немало. Но чтобы его увидеть, нужно выходить засветло и долго абсолютно тихо сидеть в засаде на их тропах. Зимой проще – находим по следам. Зимой вообще зверей больше: они из Беларуси к нам от браконьеров уходят. У нас спокойнее, потому что с тех пор, как Сергей Николаевич стал директором - в 2000 году - браконьеров мы извели! Не рискуют они у нас теперь развлекаться…
…Сергей Жила все же не забыл обо мне. После простого, но на удивление вкусного обеда, он рассказал, что начинал лесничим на Луганщине в Юницком лесничестве. В Полесье он влюбился в свое дело и в женщину, которая стала его женой, влюбился всерьез и навсегда. По заповеднику Жила не ездит, а гоняет, как сумасшедший, по едва заметной колее на стареньком, но очень ухоженном красном УАЗике. Видно и слышно его издалека, потому разбегаются не только звери, но и браконьеры.
Сергей Жила. Фото И.Шевченко
Мы мчимся по комариному раю, Жила виртуозно вертит баранку и увлеченно рассказывает о деле всей своей жизни:
- … Заповедник создан в 1968 году для охраны типичных ландшафтов Полесской низменности. Это - Словечанско-Овручанский кряж. В некоторых местах – выходы гранитов и кварцитов – очень красивые каменные гряды. Тут масса интересной живности. 528 видов высших растений, 137 мохообразных, 134 лишайниковых. Обитают лось, волк, рысь, кабан, заяц-беляк, лисица, косуля, лесная куница, тетерев, глухарь, рябчик, серая куропатка. Есть чёрный аист, который в Красную книгу занесен. Выдра, норка американская, енотовидная собака – какого зверья только не водится! Птиц без числа! Очень много реликтовых растений, которые тут издревле живут. Есть краснокнижные виды - орхидеи и плауны. Например, рододендрон желтый (азалия понтийская) - растение семейства вересовых - реликт третичного периода. Местное название у него уникальное – дряпоштан, потому что это колючка, по зарослям не продраться. Болота у нас – ценность особая. Кто их только не выводил, не осушал, а они, к счастью, сохранились. Это – уникальный биотоп с совершенно потрясающим набором животных, птиц и растений.
…Брали отсюда корабельный лес. В конце 19-го века тут работала Западная экспедиция: осушали болота, чтобы проложить железную дорогу Киев-Ковель. Прорыли для осушения большой Замысловецкий осушительный канал в районе речки Перга. Но проект, к счастью, сорвался. Из болотной руды выплавляли тут железо в селах Кричное, Сырница, Рудня, Кованка. В 30-х годах тут был оборонительный рубеж с Польшей с дотами, вокруг которых вырубили коренные леса. И во Вторую мировую тут рубили вовсю, а из-за жары летом и из-за бомбежек лес горел гектарами. В 60-х годах – опять взялись за мелиорацию. Соорудили Жлобницкую осушительную систему и значительная площадь болот была уничтожена. И лес рубили без разбору. Это безобразие прекратилось только когда заповедник создали. Но к тому времени леса прежнего уже не было, болота чуть не уничтожили, кабан ушел.
До недавних времен тут без зазрения совести охотились все, кому не лень. Но численность косули и лося сбереглась. Есть стая волков – до 10 особей. Есть 6 рысей, 4 самки принимали участие в размножении. Это – один из самых высоких показателей плотности таких животных в мире. Медведь исчез почти сто лет назад, но иногда заходит из Беларуси.
Есть надежда, что восстановится лес. А мы – стараемся помогать…
…Путь преградили поваленные недавней бурей березы. Бросаем машину и идем смотреть бобровые запруды. Надеюсь увидеть бобра. Сергей Николаевич смеется:
- Они сейчас сидят в своей норе и на нас сердятся, что мы по их территории шастаем. Видите, какой тут бедлам? Это они специально деревья наваливают, чтобы никто не ходил у запруды.
Запруда для бобра. Фото И.Шевченко
- Канал похож на искусственный. Это вы его для бобров соорудили?
- Мы. Надо же помогать этим природным регуляторам гидробаланса осваивать территорию! Для того мы тут и поставлены.
- По заповеднику сейчас у вас работает два проекта. Расскажите о них.
- Первый проект – создание экосети во всем Полесье. Раньше считалось, что создали заповедник и этого хватит. А сегодня европейское и мировое сообщество уже ведет речь об экологической сети. Заповедники - как ядра, а между ними – природоохранные территории низшего ранга. Например, заказники. И все они должны быть объединены в сеть, чтобы у охраняемых животных была возможность перехода из одной зоны в другую. Сегодня очень популярны межгосударственные природоохранные территории – билатеральные резерваты. На базе Полесского заповедника и белорусского Припятского национального парка должен быть в перспективе создан такой межгосударственный биосферный резерват.
Полесский заповедник во многом уникален. У нас из-за лесов и болот очень низкая плотность населения – меньше одного человека на квадратный километр, хотя в обычной сельской местности от 20 до 40 человек. В радиусе 40-50 километров практически нет дорог, и это способствует сохранению дикой природы. А природу восстанавливать надо. Второй наш проект как раз на эту тему: ренатурализация или восстановление природной растительности и гидрологического режима после антропогенного воздействия. Территория наша будет расти. Сейчас – около 20 000 га, а будем иметь около 50 000, это минимальная площадь для нашего региона. В Припятском – около 80 000 и еще им приданы 102 000 га. для активного охотничьего туризма. Нам нужны специалисты охотничьих хозяйств, нужен хотя бы один вуз, который будет их готовить. Нужны правоохранные меры: закон для всех должен быть один. В этом плане очень показательна история с Кушнаревым. В Штатах была похожая история с чиновником высокого ранга. Он был ранен на охоте, стали разбираться, выяснилось, что у него непорядок с документами на охоту, и пришлось чиновнику отвечать за нарушения по закону. У нас закон нарушается гораздо чаще. Раньше «сафари» в колхозах организовывали кто хотел, а бригадиры просто вынуждены были принимать таких охотников-браконьеров. Еще в начале двухтысячных годов это была проблема: олигархи наезжали и охотились на тетеревов и копытных. Но мы активизировали лесную охрану, и это дало свои результаты.
- А чем вооружены?
- Наша охрана не вооружена. И никогда браконьерство не прекращалось с помощью оружия. Вооруженное противостояние егеря и браконьера ничего не даст. Тут важны законы и штрафы. На западе если кто увидит браконьера, сразу вызывают полицию и прессу! Журналисты снимают, показывают нарушения в прямом эфире, а это у кого угодно отбивает охоту побраконьерничать. Их рейнджеры – это что-то среднее между научным сотрудником, экскурсоводом и журналистом. И нам тоже нужны такие специалисты.
- Научной деятельностью занимаетесь?
- Да, но я не считаю это нашим приоритетом. Этим должна заниматься Академия наук и общества всякие. Мы – охраняем и восстанавливаем. Но мы поддерживаем связи, например, с украинским обществом охраны птиц. К нам часто приезжают орнитологи, кандидаты и доктора биологических наук. Вот они наукой и занимаются. Мы тоже иногда большие международные научные конференции собираем, например, по большим хищникам. И сами 2-3 раза в год ездим на конференции. Но это не решает проблему информационного голода. Неудобно поставлена усадьба, в глуши, непривлекательно. И кадров не хватает, и интернета нет, и даже мобилки не работают...
- А какой заповедник в Украине самый лучший?
- Нет лучших и худших. У каждого свои особенности. Например, в Рахове развивается экотуризм. Хорошо или плохо это для природы? Думаю, здоровья природе он не добавляет, это вынужденная мера, потому что ни одна держава в мире не может содержать свои заповедники на сто процентов. Нужно уметь и самим зарабатывать деньги. А еще экотуризм - это модно, потому что Европа хочет для своих людей иметь дешевый и близкий отдых. А мы – идем в Европу, и нам еще предстоит это все освоить, хотя у нас и менталитет иной, и возможности не те…
Лес надежды. Фото И.Шевченко
…На закате притихли даже комары. Мобилка так и не заработала. Я чувствовала себя в этом молодом лесу отрезанной от мира, затерянной во времени, утонувшей в болотах. Ночью кто-то ухал в редколесье, тяжко вздыхал и потрескивал сухими ветками. Лес, вначале нами уничтоженный, а теперь – нежно лелеемый в надежде на возрождение, жил своей странной очеловеченной жизнью.
Под сенью Богини Матери…
…Утро было звонким и золотым. В кронах юных сосен ухнул филин, провожая рассветные сумерки. Дятел отстучал кому-то таинственное сообщение. Нахальные воробьи и синицы устроили настоящий птичий базар.
Выхожу из усадьбы заповедника, пересекаю плотину, фотографирую мирно спящее мельничное колесо и оказываюсь на широкой сельской улице.
Селезовка. Фото И.Шевченко
Стою, разглядываю деревянные рубленные хаты, коров, бредущих в стадо, коней, ожидающих хомута и телеги, людей, занятых привычной утренней суетой, и думаю, что все было почти так же и тыщу лет назад.
Деревлянь
А тыщу лет назад это была дремучая окраина Деревляни, земли Деревской, летописных Дерев, Древлянского княжества.
Есть историки, которые считают, что именно тут, в колыбели лесов и болот, родился славянский этнос. Пожалуй, есть основания этим историкам верить. Достаточно вслушаться в древние названия речек, городов и сел. Славута, Норинь и Радич впадают в Уж-Ушу (Змею Мудрую, Праматерь Вселенной). Горынь и Словечна впадают в Припять. Центром этого края была древлянская крепость Нор, остатки его укреплений до сих пор поражают воображение. Одноименное с речкой село Словечно сегодня тоже центр округи, тут сельсовет, к которому относятся все окрестные деревушки. И где-то на самой окраине земли – городишко Олевск. Вдумайтесь: летописные норцы, «норма», «рада», «вечность», «слово», «славяне», «горе» и «радость» и даже «Змей-Горыныч» и «княгиня Ольга» - не отсюда ли все эти основополагающие для нас понятия?
Я стою в Селезовке, и вспоминаю улицы летописного Овруча…
Овруч
Древлянское княжество было поболе многих европейских держав, и городов тут хватало. Летопись рассказывает о Коростене, Олевске и Овруче. О крепости Нор летописец забыл, зато помнит о нем народная молва, а археологи подтвердили мощь его укреплений и важность для обороны Словечанского края. (А сколько еще городков не раскопали археологи, вот сейчас - в 2021-м - очень активно копают в Олевске на Бабьей горе: там остатки крепости, где уникальный дубовый колодец под пять метров глубины...)
Овруч - второй стольный град Деревляни. От Коростеня до него сегодня всего час на электричке.
Маленький сонный городок, едва 20 тысяч населения.
Овруч. Фото И.Шевченко
Но есть в нем нечто удивительное - какая-то древняя, печальная дымка вековечной тайны. Стоит он на речке Норинь, а летописец в самом начале своей повести рассказывает нам о таинственных норцах, об которых не один исследователь зубы сломал в бесконечных баталиях-спорах. А что спорить-то? Вот они, норцы – передо мною: идут неспешно по своим делам, сидят на завалинках деревянных, раскрашенных красным, черным, желтым и синим хат, обсуждают какие-то исконно важные дела…
Я стояла на высоком тротуаре и заворожено глядела, как за деревянным забором, во дворе, расположенном чуть ниже уровня дороги, работали трое голых по пояс мужчин. Сверху мне ясно было видно, что дед, его сын и внук рубили сарай. Рубили топором, без единого иного инструмента. Звонкие лезвия древних орудий в три голоса исполняли извечную песню: тюк-тюк-тюк, тюк-тюк-тюк… От слаженных, отточенных сотнями поколений движений древоделов, под умелыми руками древлян-норцев, как и тысячи лет назад, рождался прочный сруб постройки. Вдруг возникло ощущение, что стою у окна, открытого в детство древнего народа…
Околица оказалась неожиданно близко – за очередным поворотом улицы.
Прямо передо мной, в окантовке неуместных тут акаций, текла летописная Норинь. Я смотрела в почти неподвижную черную воду, и на глаза наворачивались слезы: Норинь умерла! Каким-то, с позволения сказать, мелиораторам вздумалось спрямить русло речушки, оно в итоге заилилось, загнило и превратилось в грязную канаву…
И вдруг на взгорочке, открытая ветрам и солнцу, предстала предо мной удивительно красивая церковь. Васильевский храм – современник Нестора, построен в 12 веке из местного розового кварцита.
Васильевский храм. 12 век. Фото И.Шевченко
Я подошла и коснулась ладонями древнего, теплого, полного солнечного огня, словно бы живого камня. Микола Брыцун, провожая меня в Овруч, приказывал обойти древнюю церковь трижды. Обхожу. Раз, другой, третий, не отрывая ладони от теплого камня церковной кладки. Словно связанная нитью времен с прошлым. Точно такое же чувство всегда испытываю, обходя Софию Киевскую. И не удивительно, ведь София сложена из тех же – древлянских! – гранитов и кварцитов.
А там, на Замковой горе, где в 10 веке была княжеская крепость, сегодня стоит новая церковь – высокая и белостенная. Я не пойду туда. Не хочется представлять себе, как лежал во рву под мостом заваленный телами своих погибших воинов сын Святослава Олег Древлянский. А еще не хочется смотреть с кручи на умершую Норинь… Побродив немного по тихим улочкам, отправляюсь в исполком.
Заместитель головы райадминистрации Михаил Иванович Левкивский, бывший директор школы и историк по образованию, как и все в Деревах, потрясен моим появлением и тут же охотно соглашается показать все-все, что есть в Овручском районе. Мы садимся в старенькую, но выносливую легковушку и оправляемся в путешествие на тысячу лет назад…
…Овручский район огромен и безлюден. Самый большой по территории район Украины. На 2000 квадратных километров всего 70 тысяч жителей. 20 тысяч из них живут в самом Овруче.
Люди живут в этих краях с давних давен. Правда, археологам тут сложно: культурные слои тонкие, на гранитах особенно не держатся.
Мы едем мимо хуторков и сел, утопающих в зеленых чащах. Сельцо Каменец мало изменилось за бездну лет: хаты бревенчатые, рубленые, немазаные, но иногда одна «парадная» стена белена прямо по бревнам. В лесах вообще редко белили, чаще в хуторах, что стоят в лугах.
Речушек и озер, мостов и мостиков – множество.
Кварцит – уникальное богатство края. Названия сортов – романтично-прекрасны: морион - черный, цитрин - желтый, аметист - розовый, прозелит - горный хрусталь. Для промышленности наиболее ценны красный и розовый. Из них делают футировку для печей Украины и Европы.
Пирофилит – шифер с берегов Норини – тоже относится к уникальным богатствам края. Вся Европа в свое время делала из овруцкого пирофилита пряслица и жорна. Шахты были в Збраньках и в Курьянах. Именно этим уникальным пирофилитом в Софии Киевской хоры обложены, чтобы акустика хорошей была.
Приезжали в Овруч в гости канадцы. Они сравнили овруцкие ландшафты с Елоустонским парком и посоветовали поскорее устроить тут заповедник и хранить это богатство, потому что ничего вечного нет. А древляне выставили Овручский Кряж на грант ООН среди таких украинских красот, как Крым, Подольские Татры, Святогорье и Каневские горы (но что-то не сложилось... Ред. 2021).
...А потом автобус повез меня мимо Словечно, Бигунов, Побычей и Сырницы, где древние хаты врастали в землю, сытые кони и коровы паслись на полях, а во глубине лесов тяжко вздыхали обиженные людьми болота…
Ходоки и хранители
Вековечная Деревлянь, как Титаник, тонет в прошлом. А селезовский Сергей Жила и коростеньский Микола Брыцун – ходоки и хранители - много лет с фотоаппаратами, диктофонами и видеокамерами ходят по древней земле и фиксируют все, что осталось.
Микола Брыцун-ходок за работой. Фото С.Жилы
Рассказывает Сергей Жила:
- Я – не историк и не могу дать оценку всему, что вижу и собираю. Но край – удивительно интересный. Мы с Брыцуном походили у древних валов Нора. Они величественны даже через тысячу лет, а представляете, какой мощной была крепость во времена войны с Ольгой? В летописи о ней нет упоминания, потому что она в глуши и ко времени Нестора была разрушена и забыта. Как Ольге удалось ее взять? Так же, как и другие города – с помощью хитрости и предательства. Знаете, что в народе древлянском говорят о вашем любимом князе Мале Древлнском? Что он-то самый большой предатель и есть. Он договорился с Ольгой и ценой гибели княжества купил себе и своей семье свободу. А ему в Коростене еще и памятник поставили! Я бы – снес немедля! Из-за него, из-за его подлости Ольга сожгла все древлянские города! А его – в герои! Разве это справедливо?
…Люди в этих краях живут как бы и в современности, и в прошлом одновременно. Сколько православная церковь ни бьется, сколько ни искореняет язычество, а оно, словно сама жизнь, неискоренимо. А в последнее время явно наблюдается возрождение древних традиций и верований. Кресты у нас ставят в священных местах, называют их «ФИГУРА» и обвешивают лентами, рушниками, предметами разными. Фигура – потому что, старые люди говорят, на этих местах в незапамятные времена фигуры древних богов и стояли. А то, что большая часть икон в хатах с изображениями Божьей Матери? А рушники в хатах на иконах? А изображение на рушниках древней Богини Матери? Что это как не жизнь в народе древнейших верований?
Фигура. Фото С.Жилы
И камни. В народе множество легенд, которые с ними связаны. Люди по сей день считают их священными, приходят и… прикасаются! Уже сами не знают, зачем, но – прикасаются.
…Камней мне воочию увидать не удалось. Но впечатлили даже фотографии. Я вглядывалась в эти, не побоюсь сказать, мегалитические сооружения и у меня возникало ощущение, что это элементы нашего украинского, древлянского, никому даже из историков еще неведомого Стоунхенджа.
Священные камни. Фото С.Жилы
Но ведь камни тоже тонут в земле. И если их не исследовать сегодня, потомки будут только легенды пересказывать…
Селезовка
Все было точно так же бездну лет назад, хотя Селезовка – село молодое. Ему чуть больше полусотни лет. Его не было на карте до 1930-х годов. Народ жил по старинке – в лесных хуторах по три-пять дворов, среди болот, вековечных дубов и сосен, брусники, боровиков и прочих лесных скарбов. Но место это было людям известно издавна. Тут проходили шляхи на ярмарку в Словечно. Ярмарка была знатная, тянулись на нее со всей болотной страны, шли несколько дней, и где-то по дороге ночевать надо было, потому и поставили в удобном месте – на лесной дороге – корчму. Так и назывался этот хуторок – Корчма. Но в тридцатых годах молодому рабоче-крестьянскому правительству вздумалось и в этих девственных краях устроить колхозы. Лесной народ, который в шутку называли лешаками да русалками (а они сами себя – корчАми и древлянами), стали сгонять с насиженных мест и селить на больших полянах. Люди сопротивлялись, хоронились в болотах и лесных дебрях, но длинные советские руки доставали их в самой глуши. Седая Деревлянь не смогла в этот раз защитить своих детей от находников. Пришлось по бревнышку разобрать родовые хаты и сложить их на новом месте. Так у корчмы и возникла Селезовка. И колхоз, естественно.
…В сороковых пришла война и немецкие оккупанты. Народ опять разбежался по лесам, в шалаши и землянки. Но германская административная система оказалась еще более настырной, чем советская. В леса на поиски сбежавшего населения отправились… свои же, но оказавшиеся такими чужими полицаи. Нашлись и в Селезовке продажные души: и тропки тайные показали, и к схронам лесным привели…
Мария Гриб
…У одной из хат - стайка женщин. Они с любопытством разглядывают заезжего корреспондента, радостно здороваются, хвастают здоровенькой молодицей с розовощеким младенцем (дети в селе – счастливая редкость!) и охотно позируют.
Селезовка. Есть наследники. Фото И.Шевченко
А Мария Тарасовна Гриб зовет в гости в свою хату.
Прикасаюсь к шершавым некрашеным, но с остатками побелки бревнам сруба, переступаю скрипучий деревянный порог, пересекаю просторные сени и попадаю… в долгожданную сказку. В правом углу – Емелина печка, в левом - мыснык, возле печки – кровать (тут раньше «пол», «полати» устраивали), на стене над кроватью – покрывала и еще что-то тканое, напротив печи, в дальнем левом углу – божница, под ней, у оконца, стол, лавки и ослоны. А на полу – тканые пестро-полосатые дорожки. Чистота, уют и… красотища!
Мария Гриб. Фото И.Шевченко
Мария Тарасовна усмехается моему восхищению:
- А что такого? У нас тут у всех такие хаты. Испокон веков так.
Она устраивается у окошка и рассказывает:
- Мне – восьмидесятый год пошел. Всю жизнь в колхозе работала. Все делали… А когда колхозы развалились, так я уже на пенсии была. Хату муж после войны строил: на одну стену 12 колод нужно, а на всю хату – почти сто штук! Много. Потому уже больше и не строят. В лесу теперь нет таких деревьев, из которых хату сложить можно. Повывели лес-то, закончился он…
А хата – теплая! Как вы там в своих коробках каменных в городе – не ведаю! А у нас положишь в печку березовых полешек – и такой жар! Дрова – лесничество дает, машины на зиму хватает. Пенсионерам доплачивают 280 гривень на дрова. Поросенок есть, куры, гарбузы в огороде. Я-то старая, а кто помоложе – все коров держат. Ягоды и грибы собираем и сдаем. Не бедствуем…
А километров шесть – граница. С Беларусью. Граница там всегда была, но раньше мы ее не замечали. А теперь - таможенники. Если кто наш туда хочет – так с ними надо решать. У племянника там сенокос, и жена у него из того села – из Рунищ – так он поехал, а у него забрали мотоцикл и держали три дня…
Рушники красивые? Это я вышивала. Вечерами, на пяльцах, с подружками сидели и вышивали. Такие же, как и давно… Моя небога – ей 40 лет – тоже очень хорошо вышивала! Такие у нее рушники! А сейчас – закончилось все. Не нужно больше никому. Девчонки больше ничего не умеют. Вот эта красота состарится – и все… Не будет больше рушников…
А вот бражка - три бидона (молочных)! Разве это много? Небога сына женит, так все село придет – человек двести будет! У нас большое село, 80 дворов, и школа, и больница с фельдшером, и детский сад. А если кто заболел – «скорая» из Словечно приезжает. А церковь - в Бигунах. Священник сюда приезжает, когда надо, а венчаться туда ездят. Сейчас без венчания не бывает…
Раньше лучше жили. Раньше о нас больше заботились. Может, так и надо, чтоб все менялось… Главное, чтоб нам опять село не попалили, как в войну… Вон у Серафимы спросите, она расскажет…
Партизанка Серафима
Серафима Дмитриевна Онищенко стара как мир. Сидит вечерами на лавочке у своего покосившегося домика. Она смотрит на меня со старческим добродушным скептицизмом:
- Корреспондент? О! Про войну рассказать? Это еще кому-то интересно?
Серафима Онищенко. Фото И.Шевченко
…Мне в 41-м двадцать было. Муж на фронте, дитя от тифа померло. Одна я в хате была. Вначале раненные партизаны у меня прямо в хате лежали. А потом в село пришли немцы, и все люди ушли в лес, в шалаши. И я ушла с партизанами. Все помогала: и стирать, и готовить, и раненых смотреть. А немцы нашли провожатых – из наших же – и давай по лесу шастать, назад народ сгонять. За то, что партизанам помогали – согнали всех в Побычи, постреляли и попалили… А кого и нестреляного попалили… Кричали люди страшно… И Селезовку нашу всю спалили. Одни печки остались. А одна полицейская семья и до сих пор тут живет. Я им говорю – «полицейские морды»! Так им еще и не скажи – возмущаются. Ты у Титовича спроси, он тебе все про полицаев расскажет!
Адам Андросович
Адам Титович Андросович человек бывалый. Интервью у него брала даже сама Лина Костенко – на всю Украину известная поэтесса. Для разговора с корреспондентом он основательно устраивается под развесистым кустом калины.
- Мы – лесовики, - философствует он. - Полевики привычны к своему кислороду, а мы – в кустах! Нам тут хорошо!
Кто я? В армии говорили – поляк, потому что Андросович. А я думаю – украинец. А еще на нас говорят – полещуки. Но мне это слово не нравится! Тут Деревлянь, а мы - древляне. Это украинцы такие лесовые. И деды мои, и прадеды в лесу жили, и я тут родился, тут и погибать буду.
Адам Андросович. Фото И.Шевченко
…Бои были в войну страшные. Бомбили фашисты, чтобы партизан выкурить, и лес горел. А мне было 16 лет, и я возил партизанам боеприпасы. А в Левковичах страшная такая банда была, и они все в полицаи к немцам пошли. Вот они всех и выдали – провели немцев к шалашам. А фашисты согнали всех из шалашей в деревню, загнали в сараи и попалили. А переводчик про наших селезовских сказал – погибаете через пару человек-предателей. Вот как Ольга всех древлян попалила, так с тех пор такой трагедии больше не было. А немцы попалили хуже Ольги. Последнее село они попалили – Далеты. Долго найти его не могли, а потом нашли таки… Потом, после войны, тех предателей посадили. Они отсидели по 15 лет и вернулись. Их теперь уже нет. Иван Адамович Гриб, полицай, и Тимох Тарасович Андросович (Титович тяжко вздыхает) тоже полицай…
…После войны тяжко было. Опять советская власть пришла, в Бигунах сельсовет стал, сделали перепись по лесу: кто жив остался, снова всех из лесу повытаскали, стали заново строить село и колхоз. Пилили лес, строились… Пахали на коровах. А меня, пацана, поставили над бабами бригадиром. А ничего ж не было! Техника появилась только в 54 году, когда я уже из армии пришел и опять стал бригадиром. Сдавали хлеб за 40 километров. Возили коровами: пока дотелепаешься туда и обратно – четыре дня проскочит! А еще надо сдать в год с одного хозяйства 150 литров молока, 5 килограмм масла, 24 килограмма мяса и 150 яиц… И лес люди резали – зарабатывали на жизнь. Так весь и порезали. Только молодняк остался. А для постройки девяносто лет деревину нужно ждать, потому хат больше и не строят. Это – последние…
Только камни святые вот остались в лесах. Ничего их не берет. Только в землю глубже вгрузают от старости…
Камень любви
…Они всегда хотели жить в лесу, возле своих дубов вековечных, фигур священных и камней волшебных. Но их из лесу «повытаскали», лес «порезали», фигуры превратились в православные кресты, а молодежь забыла искусство ткачества и вышивки, потеряла обереги и ориентиры.
Эпоха, которая длилась десять тысяч лет, на наших глазах уходит, исчезает, тонет в бездне времен…
А что остается нам? Священные камни и легенды. Например, такие.
…Один юноша влюбился в дочку князя, но девушка не отвечала ему взаимностью. И не стало у него больше сил жить без нее, и взобрался он на берегу речки Уборть на камень, и хотел прыгнуть в воду, чтобы утопиться. А тут как раз девушка эта. Увидела, подошла и… отдалась ему на этом камне.
Камень любви. Фото С.Жилы
И зачали они здоровое и красивое дитя. А люди все видели! И пошла об этом камне молва, что он чудодейственный – соединяющий души, дарующий сумасшедшую страсть и наследников бездетным. И стали приходить сюда влюбленные. И до сих пор идут. И ни одна девушка не может отказать парню на этом камне. И стоит этот Камень Любви между селами Хочино и Майдан Копищанский. А вершина камня от людской страсти отполировалась и стала ровной как стол. Чтобы удобнее было творить великое таинство любви!
Ирина Шевченко, Изюм, InfoKava
