О последствиях депортации, тяжелом возвращении на Родину, о разводе родителей, голландских луковицах, спасших семью, о советском бизнесе отца, нелюбимых занятиях в музыкальной школе и многом другом в рассказе известной украинской певицы крымскотатарского происхождения Джамалы.
Тернистая дорога в Крым
Я не консервативна, достаточно современна, ищу собственную дорогу, однако я за то, чтобы чтить традиции и уважать старших. При встрече с дедушкой всегда целую ему руку. В доме обязательно снимаю обувь, а садясь за стол, всегда благодарю Бога за пищу и воду. В обществе мужчин-мусульман, особенно тех, кто постарше, прикрываю плечи, подмышки, спину.
Я родилась в Киргизии, но когда мне исполнилось девять месяцев, семья переехала в Мелитополь. Шел 1983 год, и нельзя было вслух, при чужих говорить ни о депортации крымских татар, ни о нашем намерении вернуться на родину. Поэтому сначала — Мелитополь, поближе K Крыму. Там мы прожили четыре года: мы с сестрой Эвелиной, папа, бабушка и дедушка. А маму отправили в Крым в качестве лазутчика. Она должна была купить дом в папином родном селе Малореченское (Кучук-Узень) и оформить все документы на себя, на свою фамилию Тумасова. Родителям пришлось развестись, чтобы из маминого паспорта исчезло упоминание фамилии Джамаладинова. Папа приезжал к ней в Малореченское раз в две недели. Они встречались тайно, в парке, по пятницам и субботам. Да, из этой истории получился бы отличный сценарий.
По моей семье карательные органы СССР прошлись основательно, как асфальтовый каток. Пока прадедушка воевал, его жену с пятью детьми депортировали. Их везли в закрытом вагоне три недели. Крымские татары уже были наслышаны о геноциде евреев, поэтому готовились к смерти и даже не стали брать с собой еду и воду для долгой дороги. На руках у прабабушки умерла девятимесячная дочка. Ее не позволили похоронить, просто выкинули из вагона. К счастью, оставшиеся четверо мальчишек оказались такими крепкими, что не только пережили депортацию, но и прожили очень долгую жизнь. Моему дедушке, самому младшему из братьев, сейчас 87 лет.
С маминой стороны тоже все непросто. Она армянка, ее настоящая фамилия — Тумасян. Когда прадедушку, зажиточного крестьянина, раскулачили и сослали в Киргизию, в Ош, добрые люди посоветовали изменить фамилию. Вот так моим предкам приходилось терпеть гонения на национальной почве, скрывать происхождение, фамилии, детей. При этом мама и папа, конечно, были комсомольцами, но такими, продвинутыми: уже тогда слушали «Битлз», а папа записывал Джеймса Брауна на кассеты и продавал их, это был неплохой бизнес. Время от времени его ловили и объявляли выговор.
Родина – это место, где похоронены твои предки
Мои родители — музыканты, они познакомились в музыкальном училище. И уже тогда папа был одержим идеей возвращения, твердил маме: «Мы будем жить в Крыму». Во всех крымскотатарских семьях тогда только об этом и говорили. Мне папа объяснял, что родина — не то место, где тебе выдали свидетельство о рождении; родина — это там, где похоронены твои предки. Он хотел не просто в Крым, не в Симферополь или Алушту, а в Малореченское (Кучук-Узень), где мой прадед когда-то выкопал родник.
Мало того, что крымским татарам запрещали возвращаться в Крым; нужно было решить еще и финансовый вопрос. Купить дом в Крыму — это по тем временам было все равно, что купить «Волгу», нечто недостижимое, доступное только избранным.
Так как у папы не было прописки в Мелитополе, он не мог найти работу по специальности. Хоровой дирижер вынужден был работать в теплицах разнорабочим. Но у папы золотые руки, он способен разобраться в любом новом деле. И разобрался так круто, что, выращивая тюльпаны, сумел заработать на покупку дома, гигантскую по тем временам сумму. Он нашел женщину, у которой были какие-то уникальные голландские луковицы. А еще он выращивал такие огурцы и помидоры, что знакомые приходили посмотреть на них целыми делегациями. И его временная работа превратилась в любимую профессию. Это нам очень пригодилось потом в Крыму.
Мы купили старый дом-развалюху и участок — шесть соток. Помню свой первый день в Крыму. Бывшая хозяйка, увидев нас с папой, стала орать и скандалить: она поняла, что фактически продала дом крымским татарам! Но сделать уже, конечно, ничего не могла.
Посередине участка росла огромная старая груша, уже не дававшая плодов. В первый день папа спилил ее и на этом месте заложил фундамент нового дома. Земля была ужасная, глина пополам с камнями. Требовалось вложить много труда и сил в эту землю, чтобы она отплатила хорошим урожаем. Мы с Эвелиной выбирали из почвы камни. Папа следил, чтобы мы наполняли ведра не больше чем на четверть, чтобы не таскали тяжелое. Камни складывали в углу двора, из них потом сложили фундамент нашего дома. У папы ни один камушек не пропадал зря.
По соседству жила одинокая пожилая женщина по имени Вера Васильевна. Ее единственный сын жил в России и приезжал очень редко, поэтому она привязалась к нам, как к родным, всячески помогала, позволяла пользоваться своей баней. Это было целое семейное мероприятие — банный день. Вера Васильевна при нас вспоминала, как ее семью переселили в Крым с Урала. Она тогда была школьницей, и учителя в школе инструктировали детей: не вздумайте говорить никому, что в Крым вы приехали на все готовое. Запомните: здесь царило запустение, в домах было полно вшей и клопов. Дети должны были усвоить, что это и есть причина, по которой депортировали кырымлы.
Я ненавидела уроки в музыкальной школе
В своей школе мы с сестрой поначалу были единственными крымскотатарскими детьми. Знаете, дети жестоки, рубят правду в глаза — точнее, повторяют вслух то, что за закрытыми дверями говорят их родители. Одноклассники дразнили меня: «Зачем ты сюда приехала, езжай в свой Татарстан!». Приходилось объяснять, что я не имею отношения к казанским татарам, у них своя родина, у меня своя. Но с годами все больше кырымлы возвращались в родные места, отношения постепенно налаживались. И только в последние годы люди наконец научились хорошо жить вместе, уважать друг друга и чужую культуру, приглашать друг друга на праздники.
Я всегда знала, что хочу быть певицей, с самого раннего детства, лет с трех. Мама преподавала в музыкальной школе и настояла на том, чтобы я тоже поступила в музыкальную школу по классу фортепиано. Я ненавидела уроки по специальности, но мама меня шантажировала: «Ты же хочешь стать певицей? Если так, ты должна уметь играть на пианино». Я упрямилась: «Не все певицы умеют играть!». Но теперь я признаю, что мамина настойчивость мне очень помогла. 99 % моего репертуара — это мои собственные песни. И я себя чувствую свободнее и увереннее как композитор благодаря маминым стараниям.
Кстати, хочу похвастаться мамой: она потрясающий педагог. Об успехах ее учеников писали газеты. У мамы была необычная ученица — девочка с ДЦП. Тогда, лет 20 назад, еще никто толком не знал о влиянии развития мелкой моторики на общее развитие таких детей. Мама девочки слезно умоляла взять Наташу в ученицы. Моя мама отказывалась, поясняла, что тут нужна специальная школа, специальная методика. Но в итоге согласилась. Через некоторое время у Наташи улучшилась речь, она стала лучше ходить, и когда ее повезли на прием в специализированный медицинский центр, врачи поразились: «Какой прогресс! Что вы с ней делали?». «Ничего не делали, просто Наташа играла на фортепиано».
Однако должна сказать, что занятия музыкой совершенно не освобождали меня от домашней работы. Папа и дедушка — ужасные трудоголики. Они вообще не знают, что такое отдых. Когда к нам приезжали отдыхающие, папа всегда спрашивал их — как это так, зачем им вообще нужен отпуск? У нас в Малореченском нечто вроде студенческого хостела: в доме три этажа, на каждом этаже по пять комнат, условия спартанские — солнечные батареи установили совсем недавно, а раньше на крыше были просто металлические бочки, где вода нагревалась под солнцем. Поэтому брали мы за комнаты недорого, и ехали к нам в основном студенты. К морю близко, да еще музыкальные вечера постоянно устраиваются… Когда папа изводил гостей вопросами, я смеялась: «Папа, ты что, хочешь отпугнуть клиентов?». Сам он ни разу в жизни не взял отпуск, ему даже в голову не приходило поехать в Турцию или Египет полежать на пляже. И сама я узнала, что такое бывает, только когда переехала в Киев.
«У Алима дочка поет»
У нас в доме было правило: человек всегда должен работать. В крайнем случае читать. Если папа, зайдя в комнату, заставал меня бездельничающей, он так на меня смотрел… Я чувствовала, что разочаровала его.
Все мои подружки знали об этом правиле. Устраивая девичники в нашем доме, мы всегда внимательно прислушивались — не едет ли папа. У папы был старый «Москвич» без глушителя, с громко рычащим мотором. Когда машина сворачивала на нашу улицу, ее было слышно издалека. И мы сразу кидались заниматься чем-то полезным: чистить картошку к обеду, резать овощи.
Не знаю, хорошо это или плохо. Но я не боялась трудностей. Я довольно рано приучилась к самостоятельности: в 14 лет поступила в Симферопольское музыкальное училище и жила одна, снимая у хозяйки комнату. Вырваться домой удавалось не каждую неделю. И я знала, что если сама себе ничего не приготовлю, то никто меня не накормит, а денег на кафе нет. Могла сварить макароны, сосиски, какой-то суп. Хотя хозяйка, добрая женщина, все-таки меня подкармливала. Вы ведь уже тогда выступали на большой сцене? Не так чтобы очень большой. Действительно, в крымской музыкальной среде я была у всех на устах. Многие папины друзья и коллеги к тому времени перебрались из Средней Азии в Крым, все они знали меня. Папа играл на фольклорных свадьбах еще в Средней Азии, в Крыму, естественно, тоже. И везде мною хвастался. Это называлось «у Алима дочка поет».
Источник
