Жонглировать сослагательными наклонениями — дело неблагодарное, но популярное. После публикации “крымской” стенограммы СНБО этим занимается вся страна. А если бы Киев тогда ввел военное положение? А если бы армия на полуострове начала стрелять? А может, никакой аннексии и не случилось бы?Проблема в том, что мы часто пытаемся судить 2014 год из реальности 2016‑го. Все, кто говорят о том, что нерешительность Киева сделала возможной аннексию Крыма, забывают о контексте февраля двухлетней давности. Того самого февраля, когда Украина осталась без президента. Когда Александр Турчинов занимал весьма неоднозначную должность “и. о. царя”. Когда приказы столицы в глазах региональных чиновников имели весьма условную легитимность. Хотя бы потому, что эти приказы отдавали люди, еще вчера стоявшие на баррикадах.
Мы уже не вспоминаем, но верховным главнокомандующим на тот момент продолжал оставаться сбежавший Виктор Янукович. И участвовавшие два года назад в заседании СНБО могли весьма осторожно говорить о правомочности собственных распоряжений. И то, что на том совещании присутствовала Юлия Тимошенко, единственной заслугой которой был статус политзаключенной, довольно показательно. Тогда было идеальное окно возможностей для Кремля, чтобы провести военную операцию: как только легитимность новой власти была бы подтверждена, неподчинение ее приказам означало бы прямое предательство. А без этого у любого армейского командира оставалась возможность для оправдания собственного саботажа.
Но даже если представить, что росчерка пера Турчинова хватило бы для запуска проржавевшей насквозь армейской машины — что бы это изменило?
Мы уже не хотим вспоминать, но в феврале 2014‑го нефть стоила $110, Россия выиграла самостоятельно проведенную Олимпиаду, холодильник даже и не думал перечить телевизору, а Москва председательствовала в Большой восьмерке. Это не отменит всего того, что произойдет с российской экономикой позже, но уровень самоощущений Кремля на тот момент был совершенно иным.
В сознании Путина уступать любому давлению — непозволительная слабость
Вдобавок нужно понимать точку зрения, царившую тогда в Москве по отношению к событиям в Киеве. По мнению руководства РФ, вся история Майдана была ничем иным, как спецоперацией Запада против России. И в этой логике аннексия Крыма не стала первым ударом — для архитекторов вторжения это была история о том, чтобы дать сдачи. В их сознании красную линию пересекла не Москва, а как раз Брюссель и Вашингтон.
Когда мы говорим о том, что сопротивление украинской армии могло остудить горячие головы в Кремле, то забываем: его обитатели, например, до сих пор продолжают цитировать фальшивку, дескать, Мадлен Олбрайт призывала забрать у России Сибирь и Дальний Восток. Бессмысленно доказывать с источниками в руках, что она такого никогда не говорила, что это родилось из полубульварной публикации в Российской газете в 2006 году. Профессиональную деформацию не обнулить: руководство России — выходцы из советских спецслужб, и уровень конспирологии их сознания зашкаливает.
Мы раз за разом упускаем из виду, что Владимир Путин — человек, который с 1999 года не держал в руках наличных денег, не ходил по магазинам, не покупал продукты и не ездил в общественном транспорте. Он не пользуется интернетом, поскольку уверен, что тот “возник как проект ЦРУ — так и развивается”. Он возглавил Россию при Клинтоне, пережил Буша-младшего, и тот же Барак Обама для него — не более чем временный собеседник. Потому что Обама уйдет, а Путин — нет. Когда российский президент говорит, что после смерти Ганди ему и поговорить не с кем, он не лукавит: в его самоощущении он и Ганди — вполне равновесные собеседники. И в сознании Путина уступать любому давлению — непозволительная слабость. Даже если это давление — лишь попытка защитить свою территорию от вторжения российской армии.
Все сказанное — это не приглашение к абстрактному толстовству и не призыв подставлять другую щеку. Это всего лишь контекст. Тот самый, без которого невозможно понять февраль 2014‑го. Тот самый февраль, что изменил нашу страну до неузнаваемости. Тот самый февраль, который мы так смело препарируем из нашего 2016‑го.
Павел Казарин - нВ
