Тогда муж был там, муж сестры и папа были там. А я была дома, просто по состоянию здоровья. Был трудный момент беременности. А так я всю зиму провела за рулем. Дрова перевозили раз в два дня. Я брала грузовик, чтобы довести его до нужной точки. Ребята на месте пилили-складывали, снова загружали. К декабрю уже было все очень активно. Возвращаясь к первому разгону, когда была прямая трансляция, и видно, что муж там, а ты выйти не можешь – вот это и была переломная точка страха. У некоторых после Грушевского, после первых трупов, кто-то в январе, кто в феврале. У меня – тогда. Я разбудила старших детей и сказала: "Смотрите – страна закончилась", потому что страна, какой мы ее знали, закончилась. Безумная была ночь.
Зима – один сплошной "заруль". Дровами занимались вечером, дабы не рисковать. А по ночам я возила желающих, потому что надо было возить людей для смены. Была бесконечная потребность в транспорте. На определенном этапе поняли, что можно побольше перевозки дров делать. Начиная с декабря, был еще и госпиталь у нас дома. Дети переехали к бабушке, а у меня переодически жили и лечились. Удержать кого-то долго было невозможно. Вот это и было для меня самое тяжелое, потому что привозишь без сознания (тяжелое отравление или контузия).После процедур контуженому говорили: "Три часа не вставать, контузия может вылезти чем угодно", а он только встав: "Я к своим", делает два шага и падает. Опять же, оклемавшись, снова повторяет то же самое. И вот так несколько суток. И сделать ничего не можешь.
Дальше были раненые, больницы. Пока все искали друг друга. Но готовность помочь была колоссальной, на пике – это был конец февраля. Числа 27-го наткнулась на просьбу привезти шесть ампул какого-то препарата на Соломенку – препарат для подготовки к операций по, примерно, четыре тысячи за ампулу. Я знала, где можно было честно взять денег быстро. Спросила и получила на это разрешение. Купила препараты и привезла их. Там познакомилась с девушкой Наташей, которая курировала больных.
Мальчик, которому я привезла этот препарат – Влад Зубенко, харьковчанин, который воевал в доспехах. Ни разу живым его не видела. В первый раз увидела его лицо на похоронах, ему было всего 22 года. Этим ребятам помогали финансово мало, потому что их оставалось в больнице немного – их забыли. Так мне объяснила Наташа. Я кинула объявление на "Галас". И телефон разрывался после этого. Звонили со всего мира: из Штатов, Франции. Очень много клиник предлагали принять его у себя, но, к сожалению, это было уже невозможно. Невероятная тогда возникла готовность помогать, но она быстро закончилась. Я предполагаю, что это было такое коллективное чувство вины. Когда были многие готовы сдавать кровь, покупать лекарства и т.д.
Материал: Еспресо.ТВ
